Быстрейший способ вырыть могилу супружескому счастью

Cемьдесят пять лет назад французский император Наполеон III, племянник Наполеона Бонапарта, влюбился в самую красивую в мире женщину — графиню Тебскую, Марию Евгению Игнасию Августину де Монтихо — и женился на ней. Его советники твердили, что она всего лишь дочь никому не известного испанского графа. Однако Наполеон возражал: "Ну и что из этого?" Её изящество, молодость, обаяние, красота наполняли его невыразимым блаженством. В речи, темпераментно произнесённой с трона, он бросил вызов всей нации: "Я предпочёл женщину, которую люблю и уважаю, женщине, мне не известной".

У Наполеона и его невесты были здоровье, богатство, власть, слава, красота, любовь, взаимное обожание — всё необходимое для идеального романа. Никогда священный брачный огонь не пылал более ярко.

Но, увы, священное пламя вскоре стало мерцать и гаснуть, жар остыл, оставив после себя лишь тлеющие угольки. Наполеон мог сделать Евгению императрицей, но ничто во всей прекрасной Франции — ни сила его любви, ни могущество его трона — не могло заставить её прекратить придираться к своему мужу.

Терзаемая ревностью, снедаемая подозрениями, она пренебрегала его приказами, не позволяла ему даже видимости уединения. Она вторгалась в его кабинет, когда он был занят государственными делами. Она прерывала важнейшие его переговоры. Она не оставляла его одного из постоянного опасения, что он может сойтись с другой женщиной.Часто она бегала к своей сестре и жаловалась на мужа: она выражала недовольство, плакала, ворчала и угрожала. Врываясь в его кабинет, она кричала на него и оскорбляла. Наполеон — обладатель дюжины великолепных дворцоов, императ

Но чего же Евгения всем этим достигла?ор Франции — не мог найти уголка, чтобы остаться наедине с собой.

Вот чего. Я привожу цитату из захватывающей книги У.А. Рейнхардта "Наполеон и Евгения. Трагикомедия одной империи": "Таким образом, дело дошло до того, что Наполеон в надвинутой на глаза мягкой шляпе часто украдкой уходил ночью через небольшую боковую дверь в сопровождении одного из своих самых близких друзей. Он действительно отправлялся к какой-нибудь ожидавшей его прекрасной даме или же, как в былые времена, просто бродил по великому городу, проходя по таким улицам, о которых императоры слышат только в сказках, и дышал атмосферой упущенных возможностей."

Вот чего добилась Евгения своими придирками. Правда, она восседала на троне Франции. Верно, она была самой красивой женщиной в мире. Однако ни императорский титул, ни красота не могут сохранить в себе любовь неприкосновенной в ядовитом удушье вечных придирок. Евгения могла бы, как некогда библейский Иов, горестно воскликнуть: "Чего я ужасался, то и постигло меня"¹. Постигло её? Она, бедная женщина, сама навлекла на себя это своей ревностью и придирками.

Из всех, безошибочно действующих ухищрений, когда-либо изобретённых дьяволами ада, чтобы погубить любовь, самыми смертоносными являются придирки. Этот приём никогда не подводит. Подобно укусу королевской кобры, он всегда отравляет, всегда убивает.

Жена графа Льва Толстого обнаружила это — когда было уже слишком поздно. Перед кончиной она призналась своим дочерям: "Я была причиной смерти вашего отца". Дочери ничего не ответили ей на это. Обе рыдали. Они знали: мать говорила правду. Они знали, что она убила отца своими вечными жалобами, беспрерывной критикой, постоянными придирками.

А между тем граф Толстой и его жена по всем данным должны были быть счастливыми. Он был одним из самых знаменитых писателей всех времён. Два его шедевра — "Война и мир" и "Анна Каренина" — неизменно будут сиять яркими звёздами на литературном небосклоне нашей планеты.

Толстой был столь знаменит, что его поклонники следовали за ним по пятам днём и ночью и записывали каждое произнесённое им слово. Записывалось всё, даже такие тревиальные выражения, как: "Пожалуй, я пойду спать". И теперь русское правительство издаёт полное собрание его сочинений, в которое войдёт каждая фраза, когда-либо им написанная, и которое должно составить сто томов.

Помимо славы Толстой и его жена имели состояние, общественное положение, детей. Ни один брак никогда не расцветал в более благоприятной обстановке. Вначале их счастье казалось слишком безоблачным, слишком полным, чтобы длиться долго. Поэтому, становясь рядом на колени, они молили всемогущего Бога продлить их блаженство.

Затем произошла удивительная вещь. Толстой постепенно менялся и стал совершенно другим человеком. Он начал стыдиться созданных им замечательных книг и посвятил себя написанию публицистических статей, в которых проповедовал мир и уничтожение войн и нищеты.

Этот человек, который однажды сознался, что в молодости совершил все мыслимые грехи — даже убийство, — пытался следовать учению Иисуса самым буквальным образом. Он раздал всю принадлежавшую ему землю и вёл жизнь бедняка: работал в поле, рубил дрова, убирал сено, сам шил себе обувь, подметал свою комнату, ел из деревянной миски и старался любить своих врагов.

Жизнь Льва Толстого была трагедией, и причиной этой трагедии был его брак. Его жена любила роскошь, а он презирал её. Она жаждала славы и почестей, для него же эти суетные вещи не значили ничего. Она стремилась к деньгам и богатству, а он считал, что иметь богатство и частную собственность грешно.

В течение многих лет она пилила его, бранила и устраивала скандалы, так как он настаивал на предоставлении издателям права печатать его труды без выплаты ему какого-либо гонорара. Она же хотела получать деньги за его книги. Когда он возражал ей, она впадала в истерику, катаясь по полу с флаконом опиума у рта, клянясь, что покончит с собой, и грозя броситься в колодец.

Одно событие их жизни представляется мне чуть ли не самой трогательной сценой во всей человеческой истории. Как я уже отмечал, они были безоблачно счастливы, когда женились. Но теперь, через сорок восемь лет, он едва мог выносить её. Иногда по вечерам эта старая, убитая горем жена, жаждавшая душевной теплоты, становилась перед ним на колени и просила прочесть ей вслух прелестные строки, полные любви к ней, которые он посвятил ей в своем дневнике пятьдесят лет назад. И оба они плакали, когда он читал о тех прекрасных, счастливых, навсегда ушедших днях. Как отличалась, как резко отличалась реальность жизни от их былых романтических грёз!

И наконец, когда Толстому было восемьдесят два года, он не смог больше выносить трагизма своей семейной жизни и поэтому в одну снежную октябрьскую ночь 1910 года бежал от своей жены — бежал в холод и тьму, не зная, куда направляется.

Одиннадцать дней спустя Толстой умер на маленькой железнодорожной станции от воспаления лёгких. И его предсмертной просьбой было не допускать к нему жену.

Такова была та цена, которую графиня Толстая заплатила за свои придирки, жалобы и истерики.

Возможно, что читатель сочтёт, что она имела достаточно оснований для недовольства. Согласен. Однако это не относится к делу. Вопрос сводится к следующему: помогли ли ей придирки или же они бесконечно ухудшили и без того тяжёлое положение?

"Я действительно думаю, что была безумной", — к такому выводу пришла графиня Толстая, когда было уже слишком поздно.

Великой трагедией в жизни Авраама Линкольна также был его брак. Учтите — не убийство его, а его брак. После выстрела Бута Линкольн не успел осознать, что его убили, но он почти ежедневно в течение двадцати трёх лет пожинал то, что его партнёр, юрист Герндон, описал как "горькие плоды супружеского неблагополучия". "Супружеское неблагополучие"? Это сказано слишком мягко. В течение почти четверти века миссис Линкольн пилила и изводила мужа.

Она без конца выражал ему своё недовольство и вечно критиковала его — всё в нём был, по её мнению, не так, как нужно. Он сутулился и неуклюже ходил: переставляя ноги, он, подобно индейцам, не сгибал их в коленях. Она сетовала, что в походке его не было пружинистости, в движениях — изящества. Она передразнивала его манеру держаться и требовала, чтобы при ходьбе он ставил ступни носком вниз, как её учили в пансионе мадам Мантель в Лексингтоне.

Ей не нравилось, что его огромные уши торчали под прямым углом к голове. Она даже упрекала его в том, что нос его не был прямым, а нижняя губа выпячивалась, что он выглядел, как чахоточный больной, что руки и ноги его были слишком велики, а голова слишком мала.

Авраам Линкольн и Мэри Тодд Линкольн были противоположностями во всех отношениях: по воспитанию, происхождению, темпераменту, склонностям и мировоззрению. Они постоянно раздражали друг друга.

Покойный сенатор Альберт Дж. Беверидж, этот самый выдающийся линкольновед нашего поколения, писал: "Громкий пронзительный голос миссис Линкольн можно было слышать на другой стороне улицы, а о непрерывных вспышках её гнева знали все, кто жил поблизости. Часто её гнев находил выражение не только в словах — до нас дошло множество вполне достоверных историй о её неистовых выходках". Вот один из подобных случаев. Вскоре после свадьбы Линкольн и его жена поселились в Спрингфилде у миссис Джейкоб Эрли — вдовы врача, вынужденной держать пансионеров. Как-то утром, когда мистер и миссис Линкольн завтракали, Линкольн сделал что-то такое, что вызвало у его жены сильное раздражение. Что именно он сделал, никто теперь не узнает. Однако миссис Линкольн в приступе бешенства выплеснула чашку горячего кофе в лицо мужу. И произошло это в присутствии других пансионеров.

Линкольн ничего ей не сказал. Он сидел униженный и тихий, пока миссис Эрли вытирала ему мокрым полотенцем лицо и одежду.

Ревность миссис Линкольн была столь безрассудна, столь яростна и невероятна, что одно только чтение сообщений о некоторых душераздирающих, постыдных сценах, которые она устраивала мужу публично, одно только их чтение по прошествии семидесяти пяти лет заставляем читателей открыть рот от изумления. В конце концов она сошла с ума, и, пожалуй, самое милосердное, что можно о ней сказать — это то, что такой нрав её, по всей вероятности, сложился под влиянием зарождавшегося в ней безумия.

Изменили ли Линкольна все эти придирки, попреки и бешеные выходки жены? В одном отношении да, изменили. Они определённо изменили его чувства к ней. Они заставили его сожалеть о своём несчастном браке и по возможности избегать её присутствия.

В Спрингфилде жили одиннадцать адвокатов, и работы на всех них там не хватало. Поэтому они обычно ездили верхом то в один городок, то в другой, следуя за судьёй Дэвидом Дэвисом, чтобы участвовать в судебных заседаниях в различных населённых пунктах графства. Таким образом, им удавалось добывать работу во всех местных судах, входивших в восьмой судебный округ.

Другие адвокаты всегда ухитрялись возвращаться в Спрингфилд каждую субботу и проводить конец недели со своими семьями. Но Линкольн не делал этого. Он боялся ехать домой и в течение трёх месяцев весны и трёх месяцев осени находился в разъездах, никогда не приближаясь к Спрингфилду.

Он поступал так из года в год. Часто условия проживания в провинциальных гостиницах были очень плохими. Однако при всём этом он предпочитал терпеть неудобства, чем жить в своём собственном доме, подвергаясь постоянным придиркам со стороны миссис Линкольн и необузданным вспышкам её гнева.

Таковы результаты, которых миссис Линкольн, императрица Евгения и графиня Толстая достигли своим обращением с мужьями. Это поведение внесло в их жизнь только трагедию и погубило то, что им было всего дороже.

Бесси Хамбургер, проработавшая одиннадцать лет в нью-йоркском суде по делам о внутрисемейных отношениях и рассмотревшая тысячи случаев ухода мужей из дома, говорит, что одной из главных причин являются придирки жён. Или, как пишет газета "Бостон пост", "не одна жена вырыла могилу собственному супружескому счастью, мало-помалу всё углубляя её".

Итак, если Вы хотите сохранить Вашу семейную жизнь счастливой, придерживайтесь правила первого: Не нужно, не нужно придираться!!!

¹Книга Иова, 3:25. — Прим. ред.